Янтарь веселящий,дикий, бурю буйства несущий, кости дробящий, захлебнувшийся в хохоте, оседлавший смерч.
Перевел до конца сегодня вступительный рассказ из статосферы.
осторожно много буквКамень в Ботинке
СТАРИК посмотрел на своё отражение в зеркале ванной, после чего обречённо вздохнул. В свои годы - большие, чем ему хотелось бы, - он знал себя лучше, чем мог бы любой другой человек.
Будучи гордецом, он, тем не менее, понимал, что иногда нужно просить о помощи. Взглянув, удивлённо, вниз на свои трясущиеся руки, старик осознал, что время просьб пришло.
Полиция прибыла, когда он уже покидал своё жилище, впрочем, старик мастерски скрыл своё недовольство их вопросами и ответил только на то, что хотел.
- «Я слышал какой-то шум в их квартире, но подумал, что это громко работающий телевизор. Затем его выключили. А что, что-то случилось?».
Полиция уверила его, что ничего серьёзного не произошло. Старик же покачал головой нужное количество раз и нужное время, а затем вышел в тёплую ночь Рио-де-Жанейро.
Ему не нужно было покупать живую песчаную змею ещё некоторое время, но у него были и деньги и желание получать лучший товар, что, в итоге, дало ему маленького живого восьмисантиметрового змея. Не желая возвращаться, сразу домой, он прошёл по маленькой тёмной аллее и присел на корточки в тени. Его колени слышно хрустнули, но старик сохранил равновесие. Монбланская ручка, зажатая выцветшими пергаментными пальцами, с идеальным маникюром, покрыла маленький блокнот сплошным слоем букв и слов. Эти слова никогда до этого не писал ни один живой человек, да и понять из них смог бы только четыре (может пять). Всё это время мешок со змеёй беспрерывно двигался под его ногами.
Когда чернила высохли, он сложил лист в сложную и запутанную форму - абстрактную оригами, у которой, кажется, было больше углов, чем возможно у обычного листа бумаги. Старик бросил это в мешок со змеёй, щёлкнул золотым Данхиллом и поджёг его.
Пакет сгорел быстрее сухих осенних листьев, а его содержимое растворилось в зелёном пламени, выпуская тяжёлый, непрозрачный дым.
Старик, подышав этим дымом, теперь знал как найти мудрейшего человека в окрестностях, или, примерно, в 260 квадратных километрах. Оживлённым шагов он отправился в путь.
По мере пути, он размышлял, как всегда, какой эффект имел бы ритуал, если бы его проводил самый мудрый человек в означенной местности. Иногда старик подозревал, что он, на деле, и есть мудрейший человек Рио (или Токио, Лондона, или где бы он не проводил ритуал), но он никогда не ощущал такого, когда была нужда в этой магии.
Небольшая пешая прогулка, такси и ещё несколько минут на ногах, привели его к маленькой, обветшалой церкви. Из под двери не выбивалось ни капли света, но он знал и зашёл в здание без малейших сомнений.
Когда он потянул на себя дверь, свечи, стоящие сразу за входом, задрожали. Фигура, стоявшая на коленях, обернулась к нему.
«Кто здесь?» Это был женский голос, с португальским акцентом с небольшой примесью, как он решил, панамского.
«Тот, кто не причинит вам вреда,» ответил старик.
«Священник придёт утром.» когда она встала, он отметил её монашеские одежды.
«Пожалуйста, сестра, вы можете поговорить со мной?» Он подошёл ближе, чтобы свет канделябров упал не его лицо. «По испански, если вам так удобнее,» добавил он на испанском.
«Что вам нужно?» спросила монашка.
«Мудрости» ответил старик. «Утешения, возможно. Пожалуйста? Я в большой беде.» Она кивнула. Сейчас, вблизи, он мог видеть, что ей не больше сорока лет. Большинство сказало бы, что она старше, но у него был острый глаз и он мог различить отметины, оставленные возрастом, и следы тяжёлой работы и тяжёлой жизни. «Я сестра Изабелла» представилась она. «Как ваше имя?»
«Гюстав,» он назвал имя на своих новых водительских правах. Она кивнула и не стала спрашивать фамилии.
«Итак, Гюстав, что вас тревожит?»
«Я самый старый человек в мире.»
«В самом деле?»
Он вздохнул. «Посмотрите мне в глаза.»
Она посмотрела. После этого сразу побледнела и отшатнулась к скамьям, неосознанно закрываясь руками.
«Я самый старый человек в мире,» повторил он.
ВО ВРЕМЯ ПЕРВОЙ встречи с доктором. Альваро Озорио, своим новым соседом, старик практически не обратил на него внимания. Количество различных соседей у старика (чьё имя в Бразилии было «Гюстав», в Лондоне - «Джером», а в Токио - «Хидео»), за его жизнь было достаточным для заселения небольшой страны. Со своей стороны, Альваро Озорио считал «Гюстава» несколько формальным и закрытым. Гюстав казался ему, судя по складкам на лице, очень занятым сердитым человеком, но достаточно сдержанным, чтобы этого не показывать.
Они пожали друг другу руки, представились (Др. Озорио был онкологом, в самой престижной больнице Рио; Гюстав же являлся поставщиком и переводчиком малоизвестных текстов) и пожелали друг другу успехов в той манере, которою могли себе позволить, исходя из класса и самого случая.
В течении нескольких следующих месяцев Гюстав познакомился с миссис Ханой Озорио и её дочерью Людмилой. Они обменялись телефонами, на случай необходимости. И месяц спустя он впервые услышал, как Хану избили.
В их доме были очень дорогие и престижные квартиры, с толстыми стенами, но у Гюстава так же был великолепный слух и превосходное знание звуков человеческого несчастья. На следующий день он нашёл способ незаметно взглянуть как женщина Озорио выходила из дома. На Ксане не было никаких видимых отметин, но двигалась она неуклюже, держа свои руки на расстоянии от тела, что означало (для Гюстава) болезненные ушибы. Людмила казалась невредимой, но её бледное лицо говорило о бессонной ночи.
А ещё он видел как доктор вернулся домой, пристыженный, с дюжиной красных роз.
Это случилось, возможно в первый раз, три года назад. С тех пор это повторялось и не единожды. Поначалу лишь каждые шесть-восемь месяце. В последние годы - каждый сезон. Цикл не был предсказуем: он во многом зависел от того, как идёт работа у Озорио в больнице. Когда он сталкивался с особо печальным делом - маленький мальчик, многообещающий спортсмен, беременная женщина - он уходил в себя на несколько недель. И после такого затишья он разряжался на своей жене, а после - и на дочери, когда та дошла до подросткового возраста.
Гюстав находил это все раздражительным. Его это беспокоило. Он не тратил время на людей без веских на то причин, как правило – отдельные личности не стоили его драгоценного времени, кроме тех, кто находился в центре космических аварий или начинающихся сверхъестественных бедствий. Как раз в случае семьи Озорио. Их уклад жизни был также же прост, как и у муравьев: мужчина бьет; женщина плачет; женщина прощает.
Пара жизней находится в гармонии, пока мужчина бьет и женщина прощает снова.
Тем не менее, в его сознании жила мысль о том, что это дело касается его.
За год до того, как он повстречал сестру Изабеллу, Гюстав попытался прервать замкнутый круг. Казалось, что тогда было временное затишье в сверхъестественных проблемах и у него даже было время поразмышлять над сонетом, над которым он работал в затишья, с 1920-х годов.
«Не бейте свою жену» сказал он доктору Озорио в лифте. В предложении содержалось, наверно, сотая часть слов, которых Гюстав когда-либо говорил своему соседу.
«Простите?»
«Ты меня понял.»
прошла пауза до того, как доктор Озорио попытался вновь:
«Сэр, вы меня сильно оскорбили…»
«Не надо врать мне об этом. » Гюстав повернулся к выходу лифта и сказал:
«Не бей свою жену.»
«Если бы ты был помоложе, я бы тебя сейчас заткнул!»
«Да, да, я в этом не сомневаюсь. И еще. Не бей свою дочь.»
Побелев от гнева, доктор вышел на следующем этаже, по-видимому, переступил порог, отделяющий всю правду о его семье.
Две ночи спустя, через стену Гюстав услышал, как доктор кричал ругательства, своей дочери и жене, но при этом сдерживался от ударов. Гюстав попытался убедить себе в том, что это конец, но не удивился тому, что через две недели доктор побил обоих – и оставил
синяк на лице жены. Это было впервые, когда он ударил ее так, что это было заметно.
Гюстав поговорил с ней.
«Не прощайте своего мужа.» сказал он в вестибюле здания. В ее лице была вежливость, не позволяющая распространяться о своем муже.
«Простите?»
«Твой муж: не надо прощать ему то, что он тебя бьет.»
Она робко улыбнулась, нервно смеясь.
«О, Сэр, боюсь, вы сильно ошибаетесь.» Ее обворожительная улыбка все равно не могла скрыть синяк.
«Это? О, я такая неуклюжая, я упала на только что вымытом полу. »
Густав вздохнул.
«Подойди сюда» сказал он, двигая ее в изолированный угол между лестницей и почтовыми ящиками.
«Послушай» сказал он. «Я все знаю. Твоя ложь меня не обманет, так что прибереги слова. Твой муж бьет тебя, потому что не может справиться со смертью, или болезнями или другим горем. Побои его успокаивают. Потом он плачет, просит прощения и изображает, что любит тебя. Это дает успокоение тебе. Поэтому ты его прощаешь, и он находится в ловушке своих проблем, а ты находишься в ловушке его избиения. Я сказал ему, чтобы он прекратил избиения и он не прекратил. Теперь я прошу тебя прекратить его прощать»
Ее нижняя губа задрожала.
«Но…но церковь учит нас прощать» прошептала она. Он понял, что она все еще не желает разговора на такую личную тему. Он прохрипел.
«Праведник может простить волка, но больше не позволит ему приближаться к своим овцам. Ты прощаешь его от имени дочери тоже?.»
Она начала плакать.
«Он хороший человек… он любит меня, любит нас обоих… »
«Да, да.» ответил Гюстав, переводя свой взгляд.
»Но многие хорошие люди делают ужасные вещи.»
«У него… очень тяжелая работа в больницею.»
«Не сомневаюсь. Если бы ты была его пациентом, он бы никогда не ударил тебя. Но ты не его пациент. »
«Он нуждается во мне. Ты должен это понять… я… я часть него. Часть его работы. Он должен полагаться на меня, не важно в чем, а я должна быть для него, также как и он для своих больных…»
ГЮСТАВ РАССКАЗАЛ об этом сестре Изабелле. Даже спустя месяцы после разговора, он пересказал все слово в слово.
«Ты пытался ее переубедить?»
«Нет» сказал Гюстав со вздохом.
«Я не стал. Если бы я сильнее пытался я бы мог... но нет. Я думаю, без жертвы нельзя »
Сестра Изабелла начала расспрашивать, что он имел ввиду, но, поймав его сильный взор, кивнула.
«Это было похоже на принуждение.» сказала она. Он кивнул.
«И что случилось?»
«Сегодня ночью он снова ее побьет.»
СТАРИК работал над своим сонетом, когда стали слышны звуки. Он вздохнул и снова попытался проигнорировать это, и потом, когда не смог, он поднялся из-за стола и надел пару перчаток на руки. Покинув свои апартаменты, он направился к соседней двери. Озорио держал дверь закрытой; ему пришлось зайти самому.
Людмила была в углу, свернувшись в клубок, закрываю голову руками, взор глаз был направлен между ушибленными предплечьями рук. Она рыдала.
Доктор тряс ее, держа за оба плеча. Её волосы были в полном беспорядке. Он вопил на нее, голосом похожим на лошадиный рев.
Гюстав раньше никогда не был в их квартире, но он сразу увидел, что у них есть камин. Он с уверенностью прошел и взял кочергу. Это действие привлекло внимание доктора.
Альваро Озорио бросил свою жену в сторону. Она боком ударилась о конец стола и на пол упала лампа.
«Убирайся отсюда, старик!» Зрачки доктора были огромными, ноздри расширялись, сквозь губы виднелись зубы.
Гюстав шагнул назад, держа кочергу в двух руках, как топор. Альваро приблизился, чтобы отобрать ее, но старик приподнялся и взмахнул кочергой, кривым краем, прямо доктору в лоб. Смысл был в том, чтобы убить моментально, что также означало много крови, и Гюстав надеялся сделать это чисто.
Удар не достиг точки, так как доктор отскочил. Кулаки вперед, зрачки расширены.
Гюстав обогнул кочергой дугу и ударил доктору по колену. Как только доктор рухнул на пол, его дочь сменила рыдания на вой.
Старик сделал небольшой шаг вперед к углу. Затем он взмахнул и опустил удар тупым концом своего оружия прямо на шею доктора, переломив её.
Кочерга упала на пол.
Отойдя, он обернулся в тот момент, когда Хана Озорио, с почерневшими глазами и в бешенстве кинулась на него с кухонным ножом в руке. Он отошел, схватив её руку и направил ей в грудь. Её неожиданная атака была перенаправлена. Ее собственный момент неожиданности обратился в её сердце. Нахмурившись, он перевернул её тело, так чтобы из раны вытекало меньше крови.
Плач сменился криком. Он посмотрел и увидел девочку, поднимающую телефон.
На его лице была не только усталость, но и отвращение с которым он нагнулся за кочергой. Было уже поздно останавливать звонок по телефону.
«Помогите! Помогите! Помогите»!» кричала она.
Затем он её убил.
Внезапная тишина взяла верх, сбивающаяся только отдаленными голосами из трубки телефона. Он мягко положил трубку на место и осмотрелся.
Ни Альваро, ни Людмила не истекали кровью. Что же до Ханы, нож остался в её груди, как штопор в пробке из-под шампанского. Кровь была пролита, но осмотревшись он не смог найти ни одного следа на своих рукавах, перчатках и ботинках. Он подсчитал, что у него есть, как минимум, пять минут до прибытия полиции, да и то, если их машина быстро доедет.
Он кинул последний взгляд на комнату, в которой не осталось ни одной улики против него. Хорошая работа. На пути из квартиры он закрыл дверь.
КАК ТОЛЬКО он закончил свой рассказ, он посмотрел на Сестру Изабеллу. Из её глаз капали слезы.
«Дочку тоже?» спросила она. Он кивнул.
«Зачем???»
Он на мгновение задумался.
«Семья Озорио была для меня невыносимой» сказал он.
«Не только их присутствие, но и осознание о том, как они существовали. Они были как камень в моем ботинке, или плохо натянутая струна на виолончели.»
«Люди не камни» сказала Сестра Изабелла.
Он пожал плечами и не довел это до сознания.
«Ты прожил…как долго?»
«Настолько много, что годы не имеют значения. Не «вечно», в узком смысле этого слова; но близко к тому, если ты об этом. Больше чем этот мир. Больше чем многие миры»
«Сколько раз ты убивал?»
«в последнем веку я убил семьдесят четыре человека, но это не имеет значения»
«Почему? Почему так много?»
«Семья Озорио была другой.»
«Почему ты должен убивать столько людей?»
«По многим причинам, чтобы сохранить бесчисленное количество других людей. Чтобы обеспечить священность космических процессов. Чтобы защитить себя или защитить других от самих себя.»
«А семья Озорио?»
Он промолчал.
«Теперь ты видишь, почему я искал тебя» сказал он, наконец.
Я полностью сознаю, что мои поступки были несправедливы и незаслуженны.
«Несправедливы и незаслуженны? Ты боишься слова «Зло»?»
Старик провел костлявой рукой по рыхлой коже своего лица.
«Ты не только мудрая, но и храбрая. Очень хорошо. То что я сделал, было зло.»
«И почему?»
«Я сделал это, потому что они меня раздражали»
«Как камень в твоем ботинке.»
«Да»
Они замолчали.
«Ты знаешь, что с нами происходит, когда мы умираем?» спросила она.
Это не было риторическим вопросом.
Старик покачал головой. «Я никогда не умру. Вероятно, я не могу. Эта тайна единственное, что досталось мне.»
«Но все-таки ты взял на себя обязанность отправлять их в это место, куда сам не можешь попасть»
«Так и есть»
«И ты не нашел причины лучше чем «просто надоели». »
Он вздохнул.
«В молодости», сказал он « я бы сделал по-другому. Когда мир был также молод. Я как благородный молодой человек, убил бы его, её взял бы себе в жены и растил бы девочку как собственную. Чуть старше, я бы поработал над ними... потратил бы год или несколько, пытаясь их научить их понимать ошибки своих путей.»
«Почему ты не сделал это сейчас?»
«В последнее время я разрешаю себе роскошь, ведь это наибольшее милосердие, отпустить тысячи разгневанных духов в миры Ацтеков. Результаты были катастрофическими. »
Монахиня кивнула, не зная верить этому или нет.
«Еще позже в моей жизни, я бы разоблачил их на людях, чтобы он никогда больше не работал доктором и если бы он не подчинился, я бы нашел другой способ чтобы их разделить. Но теперь, это все кажется бесполезным. Понимаешь? Я наблюдаю за человечеством с его самого детства, и только теперь я понимаю, что это совершенно бесполезно. Семья Озорио была для меня символом и воплощением всей испорченности и тупости в условиях человеческой жизни. Вот, добрая сестра, почему я убил их.»
«По существу, такая же причина, по которой доктор бил свою жену вначале – потому что он не хотел нанести ей настоящее разочарование в том, что он делал в больнице.»
Старик тяжело опустился на церковную скамью. Несколько секунд он молчал.
«Иногда я обольщаю себя тем, что я мудрый, но я видел слишком много и слишком ясно для настоящей мудрости» сказал он. «В нынешнее время я осознаю, что мои глаза покрыты коркой, когда не даже себя толком не вижу: пришли времена, когда я ищу такую мудрость, как у тебя, сестра» он встал и поклонился перед ней. «Спасибо за то, что показала мне то, что я ранее не видел в себе.»
Он повернулся и пошел.
«Подожди» сказала она. Он послушно становился.
Когда он повернулся, в тусклости от света горящих свечей, в его лице была пустота.
«И это все?» повторила она. «Ты приходишь сюда, рассказываешь об этих ужасных преступлениях и уходишь?»
Он не ответил. Она шла по направлению к нему.
«Ты знаешь, что ты делаешь неправильно, думаю, ты не раскаялся. Теперь, когда ты нашел источник своего зла… ты просто уходишь? Потому что если ты это сделаешь, радоваться ты будешь не долго.»
Она остановилась, её лицо было в дюймах от него.
«Испорченность, которую ты так пытаешься уничтожить, в самом тебе и она возвращается непременно, как только ты находишь жертв и побуждает их злые дела» сказала она.
«И что мне делать?» спросил он.
«Перестань бить свою жену.»
Смех самого старого человека в мире был неожиданным и громким.
«Да будет так» сказал он и, повернувшись, направился к выходу.
Сестра Изабелла никогда не видела его снова, но она знала, что он не забыл её и даже сейчас, возможно, раз в год, или раз в два года – незнакомец придет к ней в церковь. Некоторые незнакомцы были богатыми, некоторые бедными.
Они приходили, женщины или мужчины, со всего света, с паломническими целями или со страхом в глазах. В этом не было никакой закономерности.
Некоторые приносили необычные подарки. Другие – несколько йен, долларов или фунтов стерлингов. Но они все говорили что-то связанное с одной вещью: «Гюстав просил передать тебе, что он все еще милосерден»
Что же до старика, то он вернулся в квартиру, притворился полиции шокированным и напуганным и наврал им обо всем, о чем не слышал.
Наконец он сел за стол и в тишине написал
Наполненные облака останутся страдать,
Но кисть и глаз вернут дождливую страницу вспять.
Его сонет был закончен и он спокойно лег в кровать.
By Greg Shtolz / Переведено Ave, Westwood
осторожно много буквКамень в Ботинке
СТАРИК посмотрел на своё отражение в зеркале ванной, после чего обречённо вздохнул. В свои годы - большие, чем ему хотелось бы, - он знал себя лучше, чем мог бы любой другой человек.
Будучи гордецом, он, тем не менее, понимал, что иногда нужно просить о помощи. Взглянув, удивлённо, вниз на свои трясущиеся руки, старик осознал, что время просьб пришло.
Полиция прибыла, когда он уже покидал своё жилище, впрочем, старик мастерски скрыл своё недовольство их вопросами и ответил только на то, что хотел.
- «Я слышал какой-то шум в их квартире, но подумал, что это громко работающий телевизор. Затем его выключили. А что, что-то случилось?».
Полиция уверила его, что ничего серьёзного не произошло. Старик же покачал головой нужное количество раз и нужное время, а затем вышел в тёплую ночь Рио-де-Жанейро.
Ему не нужно было покупать живую песчаную змею ещё некоторое время, но у него были и деньги и желание получать лучший товар, что, в итоге, дало ему маленького живого восьмисантиметрового змея. Не желая возвращаться, сразу домой, он прошёл по маленькой тёмной аллее и присел на корточки в тени. Его колени слышно хрустнули, но старик сохранил равновесие. Монбланская ручка, зажатая выцветшими пергаментными пальцами, с идеальным маникюром, покрыла маленький блокнот сплошным слоем букв и слов. Эти слова никогда до этого не писал ни один живой человек, да и понять из них смог бы только четыре (может пять). Всё это время мешок со змеёй беспрерывно двигался под его ногами.
Когда чернила высохли, он сложил лист в сложную и запутанную форму - абстрактную оригами, у которой, кажется, было больше углов, чем возможно у обычного листа бумаги. Старик бросил это в мешок со змеёй, щёлкнул золотым Данхиллом и поджёг его.
Пакет сгорел быстрее сухих осенних листьев, а его содержимое растворилось в зелёном пламени, выпуская тяжёлый, непрозрачный дым.
Старик, подышав этим дымом, теперь знал как найти мудрейшего человека в окрестностях, или, примерно, в 260 квадратных километрах. Оживлённым шагов он отправился в путь.
По мере пути, он размышлял, как всегда, какой эффект имел бы ритуал, если бы его проводил самый мудрый человек в означенной местности. Иногда старик подозревал, что он, на деле, и есть мудрейший человек Рио (или Токио, Лондона, или где бы он не проводил ритуал), но он никогда не ощущал такого, когда была нужда в этой магии.
Небольшая пешая прогулка, такси и ещё несколько минут на ногах, привели его к маленькой, обветшалой церкви. Из под двери не выбивалось ни капли света, но он знал и зашёл в здание без малейших сомнений.
Когда он потянул на себя дверь, свечи, стоящие сразу за входом, задрожали. Фигура, стоявшая на коленях, обернулась к нему.
«Кто здесь?» Это был женский голос, с португальским акцентом с небольшой примесью, как он решил, панамского.
«Тот, кто не причинит вам вреда,» ответил старик.
«Священник придёт утром.» когда она встала, он отметил её монашеские одежды.
«Пожалуйста, сестра, вы можете поговорить со мной?» Он подошёл ближе, чтобы свет канделябров упал не его лицо. «По испански, если вам так удобнее,» добавил он на испанском.
«Что вам нужно?» спросила монашка.
«Мудрости» ответил старик. «Утешения, возможно. Пожалуйста? Я в большой беде.» Она кивнула. Сейчас, вблизи, он мог видеть, что ей не больше сорока лет. Большинство сказало бы, что она старше, но у него был острый глаз и он мог различить отметины, оставленные возрастом, и следы тяжёлой работы и тяжёлой жизни. «Я сестра Изабелла» представилась она. «Как ваше имя?»
«Гюстав,» он назвал имя на своих новых водительских правах. Она кивнула и не стала спрашивать фамилии.
«Итак, Гюстав, что вас тревожит?»
«Я самый старый человек в мире.»
«В самом деле?»
Он вздохнул. «Посмотрите мне в глаза.»
Она посмотрела. После этого сразу побледнела и отшатнулась к скамьям, неосознанно закрываясь руками.
«Я самый старый человек в мире,» повторил он.
ВО ВРЕМЯ ПЕРВОЙ встречи с доктором. Альваро Озорио, своим новым соседом, старик практически не обратил на него внимания. Количество различных соседей у старика (чьё имя в Бразилии было «Гюстав», в Лондоне - «Джером», а в Токио - «Хидео»), за его жизнь было достаточным для заселения небольшой страны. Со своей стороны, Альваро Озорио считал «Гюстава» несколько формальным и закрытым. Гюстав казался ему, судя по складкам на лице, очень занятым сердитым человеком, но достаточно сдержанным, чтобы этого не показывать.
Они пожали друг другу руки, представились (Др. Озорио был онкологом, в самой престижной больнице Рио; Гюстав же являлся поставщиком и переводчиком малоизвестных текстов) и пожелали друг другу успехов в той манере, которою могли себе позволить, исходя из класса и самого случая.
В течении нескольких следующих месяцев Гюстав познакомился с миссис Ханой Озорио и её дочерью Людмилой. Они обменялись телефонами, на случай необходимости. И месяц спустя он впервые услышал, как Хану избили.
В их доме были очень дорогие и престижные квартиры, с толстыми стенами, но у Гюстава так же был великолепный слух и превосходное знание звуков человеческого несчастья. На следующий день он нашёл способ незаметно взглянуть как женщина Озорио выходила из дома. На Ксане не было никаких видимых отметин, но двигалась она неуклюже, держа свои руки на расстоянии от тела, что означало (для Гюстава) болезненные ушибы. Людмила казалась невредимой, но её бледное лицо говорило о бессонной ночи.
А ещё он видел как доктор вернулся домой, пристыженный, с дюжиной красных роз.
Это случилось, возможно в первый раз, три года назад. С тех пор это повторялось и не единожды. Поначалу лишь каждые шесть-восемь месяце. В последние годы - каждый сезон. Цикл не был предсказуем: он во многом зависел от того, как идёт работа у Озорио в больнице. Когда он сталкивался с особо печальным делом - маленький мальчик, многообещающий спортсмен, беременная женщина - он уходил в себя на несколько недель. И после такого затишья он разряжался на своей жене, а после - и на дочери, когда та дошла до подросткового возраста.
Гюстав находил это все раздражительным. Его это беспокоило. Он не тратил время на людей без веских на то причин, как правило – отдельные личности не стоили его драгоценного времени, кроме тех, кто находился в центре космических аварий или начинающихся сверхъестественных бедствий. Как раз в случае семьи Озорио. Их уклад жизни был также же прост, как и у муравьев: мужчина бьет; женщина плачет; женщина прощает.
Пара жизней находится в гармонии, пока мужчина бьет и женщина прощает снова.
Тем не менее, в его сознании жила мысль о том, что это дело касается его.
За год до того, как он повстречал сестру Изабеллу, Гюстав попытался прервать замкнутый круг. Казалось, что тогда было временное затишье в сверхъестественных проблемах и у него даже было время поразмышлять над сонетом, над которым он работал в затишья, с 1920-х годов.
«Не бейте свою жену» сказал он доктору Озорио в лифте. В предложении содержалось, наверно, сотая часть слов, которых Гюстав когда-либо говорил своему соседу.
«Простите?»
«Ты меня понял.»
прошла пауза до того, как доктор Озорио попытался вновь:
«Сэр, вы меня сильно оскорбили…»
«Не надо врать мне об этом. » Гюстав повернулся к выходу лифта и сказал:
«Не бей свою жену.»
«Если бы ты был помоложе, я бы тебя сейчас заткнул!»
«Да, да, я в этом не сомневаюсь. И еще. Не бей свою дочь.»
Побелев от гнева, доктор вышел на следующем этаже, по-видимому, переступил порог, отделяющий всю правду о его семье.
Две ночи спустя, через стену Гюстав услышал, как доктор кричал ругательства, своей дочери и жене, но при этом сдерживался от ударов. Гюстав попытался убедить себе в том, что это конец, но не удивился тому, что через две недели доктор побил обоих – и оставил
синяк на лице жены. Это было впервые, когда он ударил ее так, что это было заметно.
Гюстав поговорил с ней.
«Не прощайте своего мужа.» сказал он в вестибюле здания. В ее лице была вежливость, не позволяющая распространяться о своем муже.
«Простите?»
«Твой муж: не надо прощать ему то, что он тебя бьет.»
Она робко улыбнулась, нервно смеясь.
«О, Сэр, боюсь, вы сильно ошибаетесь.» Ее обворожительная улыбка все равно не могла скрыть синяк.
«Это? О, я такая неуклюжая, я упала на только что вымытом полу. »
Густав вздохнул.
«Подойди сюда» сказал он, двигая ее в изолированный угол между лестницей и почтовыми ящиками.
«Послушай» сказал он. «Я все знаю. Твоя ложь меня не обманет, так что прибереги слова. Твой муж бьет тебя, потому что не может справиться со смертью, или болезнями или другим горем. Побои его успокаивают. Потом он плачет, просит прощения и изображает, что любит тебя. Это дает успокоение тебе. Поэтому ты его прощаешь, и он находится в ловушке своих проблем, а ты находишься в ловушке его избиения. Я сказал ему, чтобы он прекратил избиения и он не прекратил. Теперь я прошу тебя прекратить его прощать»
Ее нижняя губа задрожала.
«Но…но церковь учит нас прощать» прошептала она. Он понял, что она все еще не желает разговора на такую личную тему. Он прохрипел.
«Праведник может простить волка, но больше не позволит ему приближаться к своим овцам. Ты прощаешь его от имени дочери тоже?.»
Она начала плакать.
«Он хороший человек… он любит меня, любит нас обоих… »
«Да, да.» ответил Гюстав, переводя свой взгляд.
»Но многие хорошие люди делают ужасные вещи.»
«У него… очень тяжелая работа в больницею.»
«Не сомневаюсь. Если бы ты была его пациентом, он бы никогда не ударил тебя. Но ты не его пациент. »
«Он нуждается во мне. Ты должен это понять… я… я часть него. Часть его работы. Он должен полагаться на меня, не важно в чем, а я должна быть для него, также как и он для своих больных…»
ГЮСТАВ РАССКАЗАЛ об этом сестре Изабелле. Даже спустя месяцы после разговора, он пересказал все слово в слово.
«Ты пытался ее переубедить?»
«Нет» сказал Гюстав со вздохом.
«Я не стал. Если бы я сильнее пытался я бы мог... но нет. Я думаю, без жертвы нельзя »
Сестра Изабелла начала расспрашивать, что он имел ввиду, но, поймав его сильный взор, кивнула.
«Это было похоже на принуждение.» сказала она. Он кивнул.
«И что случилось?»
«Сегодня ночью он снова ее побьет.»
СТАРИК работал над своим сонетом, когда стали слышны звуки. Он вздохнул и снова попытался проигнорировать это, и потом, когда не смог, он поднялся из-за стола и надел пару перчаток на руки. Покинув свои апартаменты, он направился к соседней двери. Озорио держал дверь закрытой; ему пришлось зайти самому.
Людмила была в углу, свернувшись в клубок, закрываю голову руками, взор глаз был направлен между ушибленными предплечьями рук. Она рыдала.
Доктор тряс ее, держа за оба плеча. Её волосы были в полном беспорядке. Он вопил на нее, голосом похожим на лошадиный рев.
Гюстав раньше никогда не был в их квартире, но он сразу увидел, что у них есть камин. Он с уверенностью прошел и взял кочергу. Это действие привлекло внимание доктора.
Альваро Озорио бросил свою жену в сторону. Она боком ударилась о конец стола и на пол упала лампа.
«Убирайся отсюда, старик!» Зрачки доктора были огромными, ноздри расширялись, сквозь губы виднелись зубы.
Гюстав шагнул назад, держа кочергу в двух руках, как топор. Альваро приблизился, чтобы отобрать ее, но старик приподнялся и взмахнул кочергой, кривым краем, прямо доктору в лоб. Смысл был в том, чтобы убить моментально, что также означало много крови, и Гюстав надеялся сделать это чисто.
Удар не достиг точки, так как доктор отскочил. Кулаки вперед, зрачки расширены.
Гюстав обогнул кочергой дугу и ударил доктору по колену. Как только доктор рухнул на пол, его дочь сменила рыдания на вой.
Старик сделал небольшой шаг вперед к углу. Затем он взмахнул и опустил удар тупым концом своего оружия прямо на шею доктора, переломив её.
Кочерга упала на пол.
Отойдя, он обернулся в тот момент, когда Хана Озорио, с почерневшими глазами и в бешенстве кинулась на него с кухонным ножом в руке. Он отошел, схватив её руку и направил ей в грудь. Её неожиданная атака была перенаправлена. Ее собственный момент неожиданности обратился в её сердце. Нахмурившись, он перевернул её тело, так чтобы из раны вытекало меньше крови.
Плач сменился криком. Он посмотрел и увидел девочку, поднимающую телефон.
На его лице была не только усталость, но и отвращение с которым он нагнулся за кочергой. Было уже поздно останавливать звонок по телефону.
«Помогите! Помогите! Помогите»!» кричала она.
Затем он её убил.
Внезапная тишина взяла верх, сбивающаяся только отдаленными голосами из трубки телефона. Он мягко положил трубку на место и осмотрелся.
Ни Альваро, ни Людмила не истекали кровью. Что же до Ханы, нож остался в её груди, как штопор в пробке из-под шампанского. Кровь была пролита, но осмотревшись он не смог найти ни одного следа на своих рукавах, перчатках и ботинках. Он подсчитал, что у него есть, как минимум, пять минут до прибытия полиции, да и то, если их машина быстро доедет.
Он кинул последний взгляд на комнату, в которой не осталось ни одной улики против него. Хорошая работа. На пути из квартиры он закрыл дверь.
КАК ТОЛЬКО он закончил свой рассказ, он посмотрел на Сестру Изабеллу. Из её глаз капали слезы.
«Дочку тоже?» спросила она. Он кивнул.
«Зачем???»
Он на мгновение задумался.
«Семья Озорио была для меня невыносимой» сказал он.
«Не только их присутствие, но и осознание о том, как они существовали. Они были как камень в моем ботинке, или плохо натянутая струна на виолончели.»
«Люди не камни» сказала Сестра Изабелла.
Он пожал плечами и не довел это до сознания.
«Ты прожил…как долго?»
«Настолько много, что годы не имеют значения. Не «вечно», в узком смысле этого слова; но близко к тому, если ты об этом. Больше чем этот мир. Больше чем многие миры»
«Сколько раз ты убивал?»
«в последнем веку я убил семьдесят четыре человека, но это не имеет значения»
«Почему? Почему так много?»
«Семья Озорио была другой.»
«Почему ты должен убивать столько людей?»
«По многим причинам, чтобы сохранить бесчисленное количество других людей. Чтобы обеспечить священность космических процессов. Чтобы защитить себя или защитить других от самих себя.»
«А семья Озорио?»
Он промолчал.
«Теперь ты видишь, почему я искал тебя» сказал он, наконец.
Я полностью сознаю, что мои поступки были несправедливы и незаслуженны.
«Несправедливы и незаслуженны? Ты боишься слова «Зло»?»
Старик провел костлявой рукой по рыхлой коже своего лица.
«Ты не только мудрая, но и храбрая. Очень хорошо. То что я сделал, было зло.»
«И почему?»
«Я сделал это, потому что они меня раздражали»
«Как камень в твоем ботинке.»
«Да»
Они замолчали.
«Ты знаешь, что с нами происходит, когда мы умираем?» спросила она.
Это не было риторическим вопросом.
Старик покачал головой. «Я никогда не умру. Вероятно, я не могу. Эта тайна единственное, что досталось мне.»
«Но все-таки ты взял на себя обязанность отправлять их в это место, куда сам не можешь попасть»
«Так и есть»
«И ты не нашел причины лучше чем «просто надоели». »
Он вздохнул.
«В молодости», сказал он « я бы сделал по-другому. Когда мир был также молод. Я как благородный молодой человек, убил бы его, её взял бы себе в жены и растил бы девочку как собственную. Чуть старше, я бы поработал над ними... потратил бы год или несколько, пытаясь их научить их понимать ошибки своих путей.»
«Почему ты не сделал это сейчас?»
«В последнее время я разрешаю себе роскошь, ведь это наибольшее милосердие, отпустить тысячи разгневанных духов в миры Ацтеков. Результаты были катастрофическими. »
Монахиня кивнула, не зная верить этому или нет.
«Еще позже в моей жизни, я бы разоблачил их на людях, чтобы он никогда больше не работал доктором и если бы он не подчинился, я бы нашел другой способ чтобы их разделить. Но теперь, это все кажется бесполезным. Понимаешь? Я наблюдаю за человечеством с его самого детства, и только теперь я понимаю, что это совершенно бесполезно. Семья Озорио была для меня символом и воплощением всей испорченности и тупости в условиях человеческой жизни. Вот, добрая сестра, почему я убил их.»
«По существу, такая же причина, по которой доктор бил свою жену вначале – потому что он не хотел нанести ей настоящее разочарование в том, что он делал в больнице.»
Старик тяжело опустился на церковную скамью. Несколько секунд он молчал.
«Иногда я обольщаю себя тем, что я мудрый, но я видел слишком много и слишком ясно для настоящей мудрости» сказал он. «В нынешнее время я осознаю, что мои глаза покрыты коркой, когда не даже себя толком не вижу: пришли времена, когда я ищу такую мудрость, как у тебя, сестра» он встал и поклонился перед ней. «Спасибо за то, что показала мне то, что я ранее не видел в себе.»
Он повернулся и пошел.
«Подожди» сказала она. Он послушно становился.
Когда он повернулся, в тусклости от света горящих свечей, в его лице была пустота.
«И это все?» повторила она. «Ты приходишь сюда, рассказываешь об этих ужасных преступлениях и уходишь?»
Он не ответил. Она шла по направлению к нему.
«Ты знаешь, что ты делаешь неправильно, думаю, ты не раскаялся. Теперь, когда ты нашел источник своего зла… ты просто уходишь? Потому что если ты это сделаешь, радоваться ты будешь не долго.»
Она остановилась, её лицо было в дюймах от него.
«Испорченность, которую ты так пытаешься уничтожить, в самом тебе и она возвращается непременно, как только ты находишь жертв и побуждает их злые дела» сказала она.
«И что мне делать?» спросил он.
«Перестань бить свою жену.»
Смех самого старого человека в мире был неожиданным и громким.
«Да будет так» сказал он и, повернувшись, направился к выходу.
Сестра Изабелла никогда не видела его снова, но она знала, что он не забыл её и даже сейчас, возможно, раз в год, или раз в два года – незнакомец придет к ней в церковь. Некоторые незнакомцы были богатыми, некоторые бедными.
Они приходили, женщины или мужчины, со всего света, с паломническими целями или со страхом в глазах. В этом не было никакой закономерности.
Некоторые приносили необычные подарки. Другие – несколько йен, долларов или фунтов стерлингов. Но они все говорили что-то связанное с одной вещью: «Гюстав просил передать тебе, что он все еще милосерден»
Что же до старика, то он вернулся в квартиру, притворился полиции шокированным и напуганным и наврал им обо всем, о чем не слышал.
Наконец он сел за стол и в тишине написал
Наполненные облака останутся страдать,
Но кисть и глаз вернут дождливую страницу вспять.
Его сонет был закончен и он спокойно лег в кровать.
By Greg Shtolz / Переведено Ave, Westwood
@музыка: DJ Mamba - first summer mix
-
-
25.04.2010 в 21:22В предложении "Взглянув, удивлённо, вниз на свои трясущиеся руки, старик осознал, что время просьб пришло" две лишних запятых - перед и после слова "удивленно".
Я бы тебе советовала ещё раз хорошенько текст просмотреть по поводу пунктуации.
-
-
25.04.2010 в 22:18Если хочешь можешь сама переделать).Буду признателен.
-
-
26.04.2010 в 22:21-
-
26.04.2010 в 23:54-
-
27.04.2010 в 00:12Я вчиталась. "Многобуков" оправдано - здесь много смысла, порадовало. Господин Штольц, видимо, из числа больших умниц. А у него есть ещё рассказы?
-
-
27.04.2010 в 00:36